(фото из интернета)
Я смотрела на неё и понимала: она вся состоит из грусти. Даже платья в её гардеробе были сшиты из грустных оттенков – бежевых, лиловых, серых, бледно-сиреневых… Я никогда не видела её в жизнеутверждающем красном, или в дерзком оранжевом, или, хотя бы, в солнечно-жёлтом. Её окружали другие цвета – лёгкие, зыбкие, полупрозрачные, в которых чуть теплились жизнь и свет. И во всём этом таилась какая-то трогательная незащищённость. Такая, что мне непременно хотелось её успокоить, и я говорила:
- Пожалуйста, улыбнись.
Она послушно улыбалась, но даже в её тихой улыбке сквозила грусть. Да, она снова грустила. О, как она умела это делать! Садилась в старое продавленное кресло с томиком стихов и читала, кротко склонив светлую голову над книжкой, слушая тишину и мерное тиканье часов. Никогда, никогда у меня не получалось грустить так же, как это делала она – спокойно, отрешённо, не привлекая к себе лишнего внимания, не напрягая своим присутствием. Она вся растворялась в своей грусти – дышала, смотрела, двигалась, думала ею… И, глядя на неё, я уже не знала, где кончается она сама и где начинается её грусть.
А я?.. Я не умела быть незаметной. Временами истерила, требовала к себе повышенного внимания, искала поддержки, ждала помощи. Без конца меняла цвета – пусть задыхалась, пусть злилась, но упорно носила то ярко-красное, то дико-зелёное. Я не хотела растворяться в своих чувствах, не могла быть с кем-то или чем-то единым целым, не любила слушать тишину. И улыбка у меня получалась такой вызывающе- дерзкой, что никому в голову не приходило сказать мне:
- Пожалуйста, не грусти.
Да, мы были с ней очень разные. Она состояла из грусти, а я из всего остального. Но, всё-таки, мы дополняли друг друга, как могут дополнять друг друга два очень разных цвета. Ведь насколько выигрышно смотрится красное на сером, настолько же и благородным выглядит сам серый цвет на фоне красного.
Август 2011 г.
